На задворках империй ржавеют ножи,
Рассыпаются в пыль манускрипты.
Мы ушли под курганы, и молча лежим,
И деяния наши забыты.
Мы рассыпались прахом, мы стали песком,
Рыжей глиной степей, белой пылью.
Наша кровь растворилась в прибое морском
И струится по венам полыни.
Бьется в берег песчаный соленый прибой,
Опускается сумрачный вечер.
Только ветер со взморья приносит порой
Звуки наши утраченной речи.
***
Резкий ветер, и неба жестокая синь,
Вкус осеннего горького меда,
Эта глина и галька, ковыль и полынь,
И дыхание с запахом йода.
Что со мной? Как попали мы в эти края?
Пробуждение или рожденье?
Нас лепила по атому эта земля
И творила свое продолженье.
Белый камень, сухая, сухая трава.
Дым и зарево, дым на востоке...
Подожди, я уже повторяю слова
Вслед за шепотом ветра в осоке...
***
... А город был не город-- Геродот,
Он удивлялся скифьему дикарству.
Оскалил век в улыбке красный рот
И подмигнул хромому государству,
И наступила странная пора:
Ни дома, ни коня, ни топора,--
Лишь плоти груз, да тяжкий груз страстей
Оставил каждому из нас железный век--
Нагую душу, да мешок костей.
А прочее давно засыпал снег.
***
В ожидании снега мы стали немного теплее.
В ожидании зимних ветров мы приходим в дома.
Как медведи, готовимся к спячке, линяем, жиреем,
И тихонько съезжаем с ума-- наступает зима.
То ли первая, то ли последняя в этой эпохе--
Ни начала, как водится, нет, ни конца у кольца--
Вехи скачут, как блохи, подковами бьют в суматохе,
И у всех поголовно отсутствует морда лица.
Но присутствуют зубы, и задница тоже в наличьи,
И попробуй по ним догадаться, что это за зверь
Пред тобою встает во весь рост в неприкрытом обличьи
И спиной закрывает уже недоступную дверь.
***
Кто-то вскрикнул тихонько и вылез из теплой постели
И прошлепал босыми ногами к ночному окну.
Там в холодных просторах колючие звезды висели
И сердито пытались о чем-то напомнить ему.
Он немедленно вспомнил, и сразу же быстро оделся,
Посмотрел на часы, покачал головой, вещмешок увязал,
Прихватил пачку чая, и хлеб завернул в полотенце,
Всюду свет погасил и ушел на безлюдный вокзал.
А над степью летел первый снег-- невесомый, совсем невесомый.
У шатров поутру кто-то пел, поднимался дымок.
Он прибавил шаги, он был дома, теперь он был дома,
И мальчишка бежал, задыхаясь, к нему со всех ног.
***
Пустых глазниц холодные провалы,
Овальных лиц жестокие черты.
И, что бы мы в те дни не рисовали,
Они кивали нам из пустоты.
Они стоят в степи незримым строем
И дышат нам в затылок по ночам.
Мы спрячем лица и глаза закроем--
Они предстанут внутренним очам.
Образовались гулкие пустоты
В пространствах самодельных городов.
И в них, как в окна, ночью смотрит кто-то,
Не находя знакомых слов.
***
Течет и тает, истекает вечность.
Разменные минуты-- медяки
В карман не сложишь, не набьешь в мешки,
Сквозь пальцы спустишь, спустишь, проворонишь,
Стряхнешь песок с безжизненной руки,
И разоришься, и в песок уронишь
Часы, ключи от дома и очки.
Но не позволить времени увлечь нас
Тяжелый якорь, вросший в дикий пляж.
На привязи кораблик утлый наш,
Он пляшет на воде-- слепая чайка,--
Вибрирует беззвучно такелаж,
Гудит, жужжит невидимая прялка,
наматывая нам хронометраж.
***
На переломе век
сорвался с нарезки
Впрочем, нам не впервой
узлом вязать эти цепи,
Соединять собой
временные отрезки,
И опять уходить
в наши хмурые степи.
Там у меня в степи
кибитка или палатка
Там у меня в степи
кони или волы
Там у меня в котле
солоно или сладко,
Там у меня в золе...
Нет у меня золы.
Нету меня, прости,
я иду ниоткуда,
Все, что есть за душой --
вера в то, что ты есть.
Только вот эта степь,
и надежда на чудо.
Ветер приносит весть.
Люди приносят Весть...
***
Не дотрагивайся-- болит...
Понимаешь, у меня как будто ободрана кожа,
И торчат наружу эти нервные окончания.
Что-то там колотится в мышцах животной дрожью,
Превращая слова в неразборчивое мычание.
Это просто болезнь, реакция полураспада.
Надо выспаться и, возможно, попить лекарства,
Как-нибудь отвлечься, купить себе шоколада
И, быть может, уехать на время из этого государства.
Оборвать провода, к черту выбросить телефоны,
Посидеть в тишине, отключиться, совсем отключиться,
Наблюдая за перемещением пятой колонны,
Ощущая себя наблюдателем, а не очевидцем.
... Танк уедет когда-нибудь, останется дикое поле,
Я проснусь и услышу кузнечиков многоголосье.
Все залечится, все зарастет высокой травою,
И пушистыми стрелами в землю вонзятся колосья.
***
Пустыри и развалины блочных домов.
Недострой? Новостройка? -- Ошибка богов.
Побуревшие травы, разбитый алтарь,
На столбе покосившемся-- ржавый фонарь.
Здесь кузнечики спят и часы не идут,
Здесь рассыпалось время пригоршней минут.
Здесь стоит грузовик, и скелет за рулем
С банкой пива сидит, обмотавшись тряпьем.
Это все, что осталось от нас. Посмотри:
Алтари позабытых богов, пустыри...
Теплый ветер играет с поникшей травой.
Я сижу на трубе и болтаю ногой.
***
Ты спасаешься бегством. Зачем ты спасаешься бегством?
От судьбы не уйдешь, и от осени не убежишь.
И отсрочка на месяц-- такое же, в с сущности, детство,
Как мечта посетить наяву недоступный Париж.
Ты уедешь туда, где холодная осень забыта,
Где хранят мою старую тень среди старых бумаг
Там, где прошлое, как материк, катаклизмом разбито,
И взамен Атлантиды раскинулся архипелаг.
А потом ты вернешься. Конечно, ты скоро вернешься,
Потому что осколки не склеить никак в полноценный сосуд.
А у нас уже выпадет снег, и прикроет сухие колосья.
И костры разведут у шатров, и костры у шатров разведут.
***
Кто-то пел у костра, где-то фыркали сонные кони,
За пригорком ворочалось море, вздыхало во сне.
Пили воду Днестра, зачерпнув не ковшом, а ладонью,
И ночами смотрели, как бродят волы по Луне.
Мы здесь жили давно, и остались в курганах и травах,
И в моей горьковатой, с полынным привкусом, крови.
Нас преследует этот степной неотвязчивый запах--
Запах выжженной солнцем, истоптанной нами, травы.
Мы здесь жили всегда, мы ложились в промерзшую глину,
И опять просыпались среди невысоких холмов.
Кто-то пел у костра, конь вздыхал и потряхивал гривой,
И кузнечики вторили шепотом песне без слов.
Главная
Лета
Любимые!!!
Напишите мне
Памяти Двадцатого Века
|